Борис Романов – поэт, переводчик, эссеист, литературовед. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Автор четырнадцати книг стихов и многих статей о русской поэзии. Сегодня он стал гостем нашей газеты.
– Как вам наш город после многолетней разлуки?
– Неожиданно. Вот, к примеру, на месте «Уфа-Арены» стоял стадион «Труд», на котором я некоторое время работал художником-оформителем. Но при всех изменениях Уфа осталась Уфой.
– А что сподвигло вас к переезду в Москву?
– Из Уфы я уехал в 1975 году, как раз к этому времени окончил Литературный институт. Тогда у меня уже вышли пара книг переводов и стихотворный сборник. А в Москве мне как-то посчастливилось уже на вторую неделю пребывания в столице устроиться на работу в издательство «Современник». До этого три года проработал в уфимском издательстве.
– До этого вы были руководителем литературного объединения?
– Это было литобъединение при газете «Ленинец». Для меня она была некой отдушиной, имитацией какой-то литературной жизни, потому что в Уфе в то время ее сфера была иллюзорной. Сегодня здесь выходит толстый литературный журнал, печатаются поэтические сборники, альманахи. Сегодня начинающему литератору есть куда пойти и где публиковаться. Хотя я всегда считал, что главное не напечататься, а написать. Если ты написал что-то стоящее, то оно никуда не пропадет.
– Но может быть, не всякое высказывание и стоит того, чтобы его делать публичным?
– Конечно, спешка в этом ремесле не нужна. Как-то один замечательный болгарский поэт Атанас Далчев с иронией ответил на высказанную ему «претензию»: «Ты хитрый, печатаешь только хорошие стихи». Он тогда сказал: «Я еще хитрее, я еще и пишу только хорошие». Это один путь жесточайшей самоцензуры. А другой – вот возьмем Бальмонта, написавшего тысячи стихотворений. И все равно он является величайшим мастером. Одному надо написать сто книг, чтобы остаться в нашей памяти одной, а другой, Тютчев, например, вообще не интересуется своими публикациями. Он мог посидеть где-нибудь в гостях, сочинить стих, оставить этот листок на столе и уйти. Но для литературной жизни нужна, прежде всего, почва, питательная среда. К сожалению, Уфа, будучи городом-миллионником, располагая театрами, различными изданиями, пока не может похвастать насыщенностью своей литературной среды. И пусть сегодня Интернет создает иллюзию того, что мы связаны напрямую со всем миром, живое общение все равно ничто не заменит.
– А как вы входили в этот литературный мир?
– Для этого мне надо было подняться из Нижегородки на уфимскую гору, поэтому поздно дошел до настоящей литературы. Помню, я учился во втором классе, начал что-то сочинять. Внутри рождалось какое-то ритмичное мычание, и его просто необходимо было переложить на бумагу. Но мама посмотрела и сказала, что это не стихи. Вот я и перестал, а второй порыв к словотворчеству пришел уже когда пошел вместе с Сергеем Красновым, ныне признанным в мире живописцем, в изостудию. До этого мне литературное творчество казалось не вполне мужским занятием. Я не был тогда литературоцентричным человеком, чтобы понимать, что такое настоящая поэзия. Ушел в армию, и уже после нее поступил в Литературный институт.
– У вас много литературоведческих работ, что послужило толчком к исследовательской деятельности?
– Уже в начале 80-х стал готовить первую книгу антологии «Русский сонет». В то время считалось, что сонет не свойственен русской поэзии. И когда начал работать над антологией, вошел в переписку с Арсением Тарковским и другими поэтами. А затем тема сонетов у меня продолжилась при подготовке тома Петрарки, где попытался представить полную ретроспекцию всех русских переводов гениального итальянца.
– Существуют ли критерии понимания, что есть настоящая поэзия?
– О любительском уровне мы ведь не говорим? А на профессиональном она настолько разнообразна. Вот, к примеру, Геннадий Айги, который в одно время учился в Литинституте вместе с Римом Ахмедовым. Некоторым кажется, что это не поэзия, что это надо просто вешать на стенку и смотреть, как на факт изобразительного искусства. Но кто сказал, что поэзия должна ограничиваться только рамками лирики?! Вспомним «Поэму о стекле» Михайлы Ломоносова, кто сегодня осмелится сказать, что она не имеет отношения к поэтическому творчеству? Ведь традиции философского направления в ней начинаются еще с Лукреция. В то же время сегодня частенько человек просто рифмует и думает, что им движут музы. Тем более, сейчас за свой счет можно хоть полное собрание сочинений издать. Все артисты, политики и даже бизнесмены у нас давно подались в писатели. Для меня творчество Рубальской не является поэзией, а для кого-то именно оно и выступает признаком поэтического творчества. Как писал Винокуров: «Искусство давит на затылок и бьет по сердцу примитив». Нет у меня универсального лакмуса. Да и нужен ли он? Пусть решает время.
– А как возникла тема Даниила Андреева в вашем литературоведческом творчестве?
– В издательстве «Феникс» во второй половине 80-х готовилась серия «Русские боги». Первым там шел Гумилев, а вторым уже Даниил Андреев. После них Игорь Северянин, Владимир Набоков и Владимир Нарбут. Успело выйти пять книг. Сначала я не хотел заниматься Даниилом Андреевым, но после прочтения подборки он меня восхитил. Я увидел, что многие его понимают слишком упрощенно. Ведь он вовсе не был оккультистом, как его часто пытаются представить. Более того, считал себя православным. И вот профессор Василенко познакомил меня с женою Андреева, которая предоставила мне его рукописи. Так началось мое знакомство с этой стоящей несколько особняком фигурой нашей, да и мировой, культуры. К сожалению, многие пытаются из него какую-то секту устроить, но «Роза мира» – вовсе не является новым Евангелием. Увы, давно было сказано: «Не сотвори кумира». А Даниил Андреев был еще и очень большим поэтом с даром предвидения. Еще в 50-х, сидя во Владимирской тюрьме, он в частушке описал и перестройку, и падение коммунизма:
Маркса чтил да Сталина,
Бац – кругом развалина,
Хоть и каплет из носу,
Приучайся к бизнесу.
– У вас в стихах были такие строчки: «Чтоб видеть, как встает над нами/ Звезда, зовущая назад…». Насколько вы подвержены ностальгии?
– Моя ностальгия – прежде всего, тоска по людям, которых мне уже не встретить. Вот приехал в Уфу после 14 лет отсутствия в ней и замечаю, что лица мне стали совершенно незнакомы.
– У вас был прекрасный рассказ про дом на Красносельской, который «провожал» поезда с Казанского вокзала. Никогда не хотелось прыгнуть в поезд и приехать обратно в Уфу?
– Вот я же и приехал. Как раз с Казанского вокзала. Ко мне в тот дом часто приезжали уфимцы – Газим Шафиков, Эдуард Смирнов, приходил московский художник Николай Недбайло. У него еще прадеды были пермские иконописцы, а работы матери и бабушки висят в Третьяковке. Отец же его принадлежал к знаменитой в 30-е годы группе «13». Поэтому просто повторюсь, моя ностальгия связана с отсутствием близких мне по духу людей.
– А обилие Интернета в нашей жизни не пугает?
– Признаюсь, я счастлив, что дожил до эпохи Интернета. Мне он очень помогает в работе, и меня совсем не смущают слова о том, что это всемирная помойка. У нас есть возможность выбора, кто же виноват, что ты в нем выбираешь помойку, а не жемчужины?
Владимир ГЛИНСКИЙ.